Отец Иоанн Кронштадтский был не только необыкновенным священником, но и с исключительной ясностью сознавал необыкновенное значение священства. В его время слова о высоком его значении были, конечно, новы. Русское общество, как это видно из одной из предыдущих глав, к этому было мало подготовлено. Идеи служения государству, а позже то нации, то народу, явно преобладали над идеей служения Церкви. Если же к концу XIX века все более пробуждалось внимание к значению священника, то это относилось более к пастырству. От пастыря же ожидали преимущественно выполнения некоторых социальных функций: повышения общего морального уровня и бытовых условий жизни, а нередко укрепления все тех же национальных, государственных или народных устоев.

Но отец Иоанн, сознавая всю значительность пастырской деятельности, учил прежде всего о значении священника как такового, то есть как совершителя Таинств, как орудия освящения, преображения и, в конце концов, обожения человеков. Что же касается пастырства, то он знал, что вся сила его почерпается в молитвенном предстоянии священника у престола Божия и, более всего, через совершение Таинства Церкви — Евхаристии. В этом своем учении о священстве, так же как в своих словах о нераздельном единстве священника и церковного собрания, отец Иоанн только возвращался к учению древних отцов Церкви, в особенности к святому Иоанну Златоусту, которого он всегда чтил и читал. Но для его времени все это было и ново и, кроме того, предвосхитило многое из того, что слышится ныне в тех православных, католических, англиканских и отчасти протестантских кругах, в которых происходит несомненное возрождение церковного сознания.

2

Слова отца Иоанна Кронштадтского о священстве всегда торжественны; подобно словам его о Литургии, это скорее гимны, чем простые размышления. К тому же редко говорит он о священстве, не упоминая Литургии, а говоря о Литургии, обычно обращается мыслью к ее совершителю. Но прежде всего в своих словах о священстве он восходит мыслью к Источнику всякого освящения и главному совершителю всех Таинств — к Самому Христу.

Как это видно из второй главы настоящего труда, уже в первой своей проповеди отец Иоанн напоминал своей пастве, что «Христос есть единственный Первосвященник, первый и последний» и что «Он Сам в нас и через нас священствует». Этот мотив не раз возвращается у него — слова, сказанные в первой своей проповеди, он почти в точности повторяет в юбилейный день тридцатипятилетия своего пастырского служения: «Мое и всех священство есть Христово священство: истинный, высший священник один Христос, и в лице нашем священствует Он Сам, вечный священник по чину Мельхиседекову…»

3

Но потому-то в сознании отца Иоанна Кронштадтского и велико значение священства: «Священник велик во время совершения служб дневных и особенно при совершении Таинства, он облечен величайшим от Бога полномочием, (он) всесилен и может умолить Бога о своем мире», — пишет он, а в нижеследующем отрывке раскрывает более подробно, в чем заключается это «величайшее от Бога данное» священнику «полномочие»: «Сколь досточтим сан священства, сколько велика, спасительна и чудна благодать священства. Чрез священство Господь совершает в людях великие и спасительные дела; очищает и освящает людей, животных, все стихии, избавляет людей от злодейства бесов, возрождает, обновляет, укрепляет; претворяет хлеб и вино в Пречистое Тело и Кровь Самого Богочеловека, совершает брак и делает его честным и ложе нескверным, разрешает грехи, исцеляет болезни, обращает землю в небо, соединяет небо с землей, человека с Богом; делает один собор из ангелов и человеков… и чего лишаются те люди, у коих нет священства… Они лишаются спасения. Не напрасно Сам Совершитель нашего спасения Господь называется Первосвященником. Он Учредитель и Совершитель священства, сущего на земле, купно (совместно) с Освятителем и Совершителем Духом Святым».

В другом месте отец Иоанн называет священника ангелом: «Что это за высокое лицо — священник? Постоянно у него речь с Господом и постоянно отвечает на его речь Господь; что ни треба, что ни молитва — то речь с Господом; что ни треба, что ни молитва — то ответ на нее Господа… Священник — ангел, не человек».

Есть у него еще более дерзновенное слово о священнике. «Он, — по словам отца Иоанна, — посредник между Богом и людьми, близкий друг Его. Это как бы бог для людей, со властию вязать и решить грехи человеков, священнодействовать для них животворящие и страшные Тайны, обожаться и других обожать через них».

4

Если священника, имеющего такое высочайшее полномочие от Бога, отец Иоанн Кронштадтский почитает «всесильным» и скорее ангелом, чем человеком, и даже богом для людей, то он не забывает, что первое полномочие от Бога в деле освящения имеет, конечно, епископ: «Епископ в своей епархии, — пишет он, — есть после Бога и Богородицы источник освящения для всех христиан его паствы, и поэтому его должно всем иметь в великой любви и уважать, как высшего совершителя Святых Тайн». Кроме того, он всегда помнит, что «великие полномочия», данные священнику, возлагают на него и великую ответственность. О ней-то он, говоря о священстве, и пишет более всего. Ответственность священника отец Иоанн связывает в особенности с бесконечной святостью и совершенством Литургии и Таинства Евхаристии. Он никогда не забывает, что Бескровная Жертва есть таинственное повторение Жертвенного Заклания Господа и высшее выражение Любви Бога к людям. Поэтому-то совершающий ее по божественному полномочию священник должен и сам стяжать в себе божественную любовь.

«Священнику прежде всего и более всего, — пишет отец Иоанн, — нужно стяжать благодатию Божиею… любовь Евангельскую: она нужна ему каждую минуту, каждое мгновение… Но особенно нужна ему любовь при совершении Божественной Литургии, которая вся есть таинство бесконечной Божественной любви к роду человеческому. В этом Таинстве, Таинстве Евхаристии или Причащения Тела и Крови Христовых, Божественная Любовь явилась во всей своей безмерности: ибо Господь Иисус Христос всего Себя истощил для нашего спасения, Сам Себя дав в пищу и питие… Во время Литургии священник весь должен быть объят любовию к Богу и ближним, искупленным и соискупленным Кровию Христовою».

5

Но Божественная Любовь — это ведь высший дар Святого Духа, в обретении которого заключается цель жизни христианской. Достичь ее можно только путем всецелой отдачи себя Богу. Поэтому от священника требуется самоотречение и очищение от всех страстей. Указанием на это заканчивается и приведенный здесь отрывок: «В нем (то есть в священнике) не должно быть никогда ни тени гнева и огорчения на кого-либо или пристрастия к чему-либо земному — к пище ли, одежде ли, украшению ли, отличию ли служебному, к лицу ли какому. Он всегда должен быть горний, Божий, святой! Да будет так!»

Подобных слов о необходимости для священника быть бесстрастным, чтобы обрести божественную любовь, у отца Иоанна Кронштадтского очень много. Вот еще некоторые слова его о должной чистоте и бесстрастности священника: «Какое чистое сердце, чуждое всякого житейского пристрастия, должен иметь священник, чтобы быть ему вместилищем и носителем божественной любви, любви святой, пламенной ко всему человечеству… и чтобы приносить Богу бескровную жертву о всем мире».

И дальше: «Священник должен быть ангелом бесстрастным, весь горе взятым, весь огнем, пламенем любви к Богу и людям». И наконец: «Какие должны быть чистые духовные уста у священника, столь часто произносящие всесвятое имя Отца и Сына и Святого Духа. Еще более духовно чисто должно быть сердце, чтобы вмещать и ощущать в себе сладость этого пречестного, великолепного и достопоклоняемого имени! О, как должен священник удаляться от плотских наслаждений, да не соделается плотью, в которой не пребывает Дух Божий!»

Но на той же странице своего дневника он говорит, что «до плотских ли наслаждений священнику, когда ему надобно неотменно наслаждаться единым Господом? До плотских ли наслаждений, когда у него так много духовных чад, предъявляющих ему свои многоразличные духовные и телесные немощи? До наслаждений ли плотских священнику, когда ему надо часто совершать службы в храме и предстоять престолу Господню?»

Впрочем, зная слабость всякого человека, в том числе и священника, он иногда предупреждает об опасностях, исходящих от плоти, более решительно и сурово: «Ты иерей Божий, служитель Всевышнего Творца — служи Литургию со страхом, особенно если служишь ежедневно, смотри, чем ты делаешь свою утробу — не орудием ли чревоугодия и лакомства. Держись крепко поста, заповеданного Спасителем, внимай себе и другим и спасай себя и народ».

Также в сознании человеческой немощи он неоднократно напоминает о необходимости для священника быть бескорыстным: «Во время дела Божия не думай о сребре, — пишет он, — не оскорбляй Духа Божия и не продавай даров Божиих, да не будет и серебро твое с тобою в погибель».

6

И не одних нечистых, корыстных и недобрых переживаний должен остерегаться священник. Постоянно перечисляя именно эти опасности, отец Иоанн указывает не раз и на другие слабости, как-то на страшливость, боязнь, трусость. «Ты представитель веры и Церкви, о иерей, ты представитель Самого Христа Господа, — пишет он, — ты должен быть образцом кротости, чистоты, мужества, твердости, терпения, возвышенного духа. Ты делаешь дело Божие, и ни перед кем не должен падать духом, никому не должен льстить, раболепствовать и считать дело свое выше всех дел человеческих».

В нижеследующих словах он еще более усиливает ту же мысль: «Священник, как ангел Господа Вседержителя, должен быть выше всех страстей и возмущений духа, всех пристрастий мирских или суетных страхов, наводимых от бесов; он должен быть весь в Боге, Его одного любить и бояться. Боязнь человеческая означает, что он не прилепился к Богу всецело».

7

Впрочем, мало для священника, как и для всякого христианина, избегать слабостей — требуются и положительные качества, например, в противоположность всякой боязливости, священник всемерно должен, по словам отца Иоанна, «стараться поддерживать в себе смелость, мужество, дерзновение, вопреки врагу, непрестанно всевающему в него свою мечтательную боязнь, свой нелепый страх; иначе он не может быть обличителем пороков людских, ни истинным служителем Таинств. Дерзновение — великий дар Божий и великое сокровище души! В земной брани или войне смелость и храбрость много значат, ибо они творят просто чудеса, а в духовной брани (войне) и тем паче (тем более)».

В другом месте отец Иоанн поясняет, для каких целей требуется от священника дерзновение: «Жертва евхаристическая, или Пречистые Тело и Кровь Христовы — неисчерпаемый, всебогатый источник примирения с Богом, милости, очищения, обновления, бессмертия и обожения для всех верующих — живых и усопших; в ней примирение и очищение всего мира, ходатайство действительнейшее о привлечении ко Христу всех народов земли. О, иерей! Внемли: какую ты величественную жертву совершаешь, и — дерзай, дерзай в молитве, веруй, уповай, люби, — побеждай миродержца (диавола) и мир прелюбодейный. Влеки всех ко Христу, Агнцу Божию, вземлющему грехи мира».

Разумеется, духовное дерзновение не есть ни гордость, ни самомнение и не исключает, а требует духовной нищеты и смирения.

«Служащий (священник) постоянно находится, — пишет отец Иоанн Кронштадтский, — в сознании своего недостоинства и своих немощей и Божией неприступности, величия и Божией святости и правды».

8

Именно это сознание своего недостоинства, своего бессилия вне благодатной помощи свыше является одним из первых побуждений для священника любить свое служение, любить Святые Таины и дерзновенно искать в них помощи для себя и других.

Отец Иоанн Кронштадтский постоянно исповедывал и свидетельствовал, что всяческая сила его как человека и священника почерпнута им от святой Евхаристии.

«Божественное брашно, пречистое Тело и Кровь Господа, — пишет он, — ежедневно совершают во мне великие чудеса милости, разрушают во мне силы ада, ежедневно направляемые на меня чрез различные страсти и навыки греховные, — чудеса очищения, освящения, мира, свободы, обновления духа и тела, коих я лишаюсь чрез греховные помыслы и движения сердца. Чудо силы Божественных Таин во мне на всякий день — и за сие благодарю всем сердцем Господа моего Иисуса Христа со Отцем и Святым Духом».

Знал он и обратное — бессилие свое, когда не причащался: «Как убийственно для души долго не служить в храме, особенно не причащаться Божественных Христовых Таин; как душа зарастает тернием грехов; как расслабевает».

Отсюда опять, вновь и вновь в словах отца Иоанна Кронштадтского, относящихся к священству, возвращается мотив любви к Литургии и недостаточности у людей этой любви.

9

Но в чем же и как выражается эта любовь, которую переживал отец Иоанн во время Литургии и которую, по словам его, надо иметь каждому священнику? Она выражается прежде всего в горячей молитве о других, в конце концов — о всех.

«Какое высокое достоинство, честь, счастье молиться за людей, — говорит отец Иоанн, — за это драгоценное стяжание и достояние Божие! С какою радостью, бодростью, усердием, любовью надо молиться Богу Отцу человеков о людях Его, купленных Ему Кровию Сына Его».

Молясь за других, мы что-то этим другим желаем, чего-то для них просим… Но о чем же надо просить? Прежде всего — о наивысшем, наибольшем благе, то есть о даровании всем истинной божественной любви, потому что она есть и блаженство, и вечная жизнь, и, в конце концов, Сам Бог.

«Как иерей молись наипаче (более всего) об очищении, просвещении, освящении и обновлении людей Божиих и о своем обновлении», — пишет он, потому что знает, что это освящение и обновление людей Божиих черпается именно путем обретения божественной любви, которая дается людям, когда они бывают со Христом и во Христе.

«По себе суди, как велик человек (каким великим может стать человек), — пишет отец Иоанн. — Бог в нем пребывает, и тот в Боге (1 Ин. 4, 16), так что в благочестивом христианине живет как бы не человек, а Сам Христос, потому что вся душа делается Христовой, как железо в горящих угольях все делается огнем, как бы горящим углем: все огонь, все свет».

10

Вот о чем более всего надо молиться. Но о высшем благе преимущественно и молится Церковь в своих молитвах. Поэтому отец Иоанн настаивает также и на том, чтобы священник искренне включился бы в церковную молитву, так как больше чем сказано там, ничего не скажешь.

«После достойного совершения службы и Таинства, — пишет он, — всегда благодари Господа краткою молитвою, что Он сподобил тебя от всего сердца с верою и любовию послужить Ему. Между тем, что же делают многие из нас? Совершают службу неохотно, вяло, небрежно, торопливо, с пропусками, желая скорее кончить святое дело да поспешить на житейскую суету! Какое страшное обольщение! Мы, по слепоте своей, пренебрегаем глаголами Святого Духа, дышащих в молитвословиях Таинств и служб, — пренебрегаем тем, что для нас служило бы, при радении (старательности) источником пресладкого мира, радости в Духе Святом и даже источником здравия телесного. Тяжкий грех… совершая небрежно Таинства, мы кощунствуем. Что же нужно делать, чтобы совершать Таинства и службы достойно? Надо иметь всегда живую веру, что Бог наш, в Троице покланяемый, всегда с нами, взирает на нас и по первому слову нашей искренней молитвы о помощи готов помогать нам в святом деле».

11

Священник должен остерегаться не только грехов, но также излишней мнительности относительно своей греховности и, более того, даже зная свои грехи, не отступать, а дерзновенно продолжать свое святое дело.

«Даждь, иерей, — пишет отец Иоанн, — должную честь, важность, достоинство, твердость священству, тобою носимому и действующему к славе Божией и спасению твоему и людей. И не взирай ни на чьи лица, ни на свое лице и свои недостатки, грехи, или свои достоинства; но единственно на Лице Христа Бога, Коего Образ ты носишь, Коего представляешь, как ходатай Бога и человеков во время богослужения. Весь — ты Божий, а не свой должен быть в это время. И самые грехи твои или лукавое, по действу диавола, воспоминание о них — возверзи в покаянии на Господа, как Агнца Божия, вземлющего грех мира; и не смущайся от воспоминания натиска их. Аминь. Буди».

В то же время, прямо повторяя Златоуста, отец Иоанн напоминает, что даже самая немощь и несвобода от греха священника, согласно милосердному Промыслу Божию, может быть полезной для спасения людей.

«Не ангелов святых, светлых, грозных, сильных крепостью сделал Господь вашими посредниками и совершителями небесных тайн, — говорит он, — но подобных вам людей, обложенных так же, как и вы, немощами или грехами, и, потому снисходительным к вашим, общим вам и им, немощам и заблуждениям».

12

Тем не менее, такое дерзновенное упование на благодать священства заслуживается жестокой борьбой, и если отец Иоанн, ради твердого совершения его святого дела, говорит иерею: «Не взирай… на свои грехи и недостатки», — то потому, что, очевидно, предполагает, что этот иерей борется со злом. Сам он постоянно говорит не только о чудесной благодатной помощи, которую он обретал от Бога, но и о своей борьбе со злом.

В день сорокапятилетия своего священства он подводит некоторые итоги такой борьбе.

«Рукоположенный во священника и пастыря, — говорил он тогда, — я вскоре на опыте познал, с кем я вступаю в борьбу на моем духовном поприще, именно с сильным, хитрым, недремлющим и дышущим злобою и погибелью и адским огнем геенны князем мира сего… Это значит, что Господь, Пастырь добрый, ввел меня в искус и опытное духовное обучение, чтобы я познал, с какими врагами имею дело… и я поражал их оружием веры, молитвы, покаяния, причащения Святых Таин Христовых. И в этой войне я учился искренней вере, упованию, терпению, молитве и правоте духа, чистоте сердца, непрестанному призыванию имени Иисуса Христа».

13

Приведенные здесь слова отца Иоанна Кронштадтского о Евхаристии и ее совершителе в достаточной мере показывают, где тот очаг любви, от которого воспламеняются сердца сперва священника, а потом, через его посредство, и его паствы.

Тем самым становится очевидным, что пастырство, согласно отцу Иоанну, порождается и питается священством и что первое дело пастыря есть не что иное, как приводить людей к этому очагу Любви, на Трапезу Господню. Есть у отца Иоанна слова, в которых с необыкновенной живостью как бы подводятся итоги сказанному.

«Все любим жизнь, но в нас нет истинной жизни без источника жизни — Иисуса Христа. Литургия есть сокровенный источник истинной жизни; потому что в ней Сам Господь — Владыка жизни преподает Себя Самого в пищу и питие верующим в Него и в избытке дает жизнь причастникам Своим». И еще: «Какое счастье, блаженство нашей природы, приемлющей в себя Божество и человечество Христа Бога…» Наконец: «Священник… сподобляется целого моря благодати Божией через частое приобщение Святых Таин… А от него должны все в изобилии почерпать благодать Христову. И он должен всеми мерами заботиться разливать ее шире и шире, а не удерживать ее только в себе!»

14

Быть посредником между Богом и людьми в передаче им божественной благодати — вот основное назначение священника-пастыря. Но он должен делиться с людьми решительно всем своим добром, всем добрым, что в себе имеет, так как его добро не его, а Божие. Поэтому он должен учить не от своего разума, а от Христова «светить и согревать не своим светом и теплом, а благодатными. Священство или вообще святые суть священные водоемы, из которых благодатная вода сообщается прочим верующим», — пишет отец Иоанн и поясняет: «Священник должен быть то же в мире духовном, в кругу своей паствы, что солнце в природе; должен быть светом для всех, живительной теплотой, душою всех». Но свет этот и теплота не священника. Об этом он пишет так: «Пастыри не должны света своего или лучше Божиего удерживать в себе, но изобильно свет своего ума и знания изливать на других».

15

Благодатная помощь, которую должен искать пастырь, разумеется, не исключает необходимости для него развивать как свой духовный опыт, так и различные свои природные дарования.

«Священнику нужно самому испытать и силу веры, и сладость молитвы, и оставление грехов, и то, когда она бывает безуспешна, и скорби душевные… и утешения благодатные, — пишет отец Иоанн, — чтобы в молитве Богу о верующих говорить так: даруй им такое же благо, как даруешь Ты его всегда мне, недостойному, — чтобы обо всем просить с собственного опыта».

А вот совет заботиться о саморазвитии: «Чтобы управлять другими, надо научиться наперед управлять собою; чтобы учить других, надо самому приобресть знание… Когда играют мною всякие страсти — лучше мне не браться управлять другими».

Любовь пастыря, как любовь Христова, должна быть универсальной. «Пастырь должен быть печальником о всем мире». «Он всем — все», — говорит отец Иоанн Кронштадтский. Эта любовь ко всем проистекает от любви ко Христу, образ Которого дан каждому человеку и членами которого являются все истинные христиане, как члены Его Тела — Церкви. «Всякого приходящего к тебе человека, особенно с духовной целью, — пишет он, — принимай с ласковым и веселым видом, хотя бы то был нищий или нищая, и внутренне смиряйся пред всяким, считая себя ниже его, ибо ты от Самого Христа поставлен быть слугою всех, и все суть члены Его, хотя подобно тебе и носят в себе язвы прегрешений».

16

Знание единства своего со всем человечеством и с Церковью в особенности, конечно, есть одно из необходимых условий подлинного пастырства, сознание пастырем своей ответственности и залог его смирения.

У отца Иоанна много слов об этом; вот одно из них: «Не надо никогда забывать, что все мы — едино тело и должны поощрять друг друга к любви и добрым делам: особенно же мы, пастыри, должны это помнить и делать; …если глава светла, светлы и члены, а если мы потемнели душой от страстей… темнее будет и тело Церкви, паства наша. Укрепляешься духовно ты — укрепляются и они; расслабеваешь ты — расслабевают и они. Господи, помилуй мя!»